Хозяйка Дома поэта
Вскоре после открытия в Богдановиче литературного музея Степана
Щипачева, в местной городской газете появилась статья, разом
присвоившая новорожденному музею неожиданно высокий статус:
«Дом поэта открыт…». Имя прижилось, и теперь, когда музею
без малого двадцать лет, кажется всем совершенно нормальным.
Россия, страна логоцентричная, еще недавно самая читающая в мире,
хоть и сдает свои культурные позиции, все равно остается страной
Толстого и Достоевского, все равно – для одних Пушкин, для других
Булгаков – являются непременными фактами личной биографии.
Понятно, что литературных музеев у нас много. Но Домом поэта
традиционно считался один – дом Максимилиана Волошина
в Коктебеле. Тут вся его жизнь, философия и творчество, причуды
и привычки; воплощение его планов и идеалов и движение их
во времени. Дом был задуман и построен как место счастливого
пребывания муз, рабочий кабинет и мастерская для всех, преданных
поэзии и живущих словом; отсюда постоянное присутствие,
гостевание и пребывание в доме многочисленных друзей,
незабвенных, блистательных, великих поэтов... К тому же Крым – древняя, прекрасная, героическая земля… Не зря же все полагающие себя причастными поэзии (пишущие, читающие и говорящие), считай до конца XX века буквально рвались в Коктебель.
Но Богданович – город не столичный, не исторический; согласно энциклопедическому справочнику, районный центр, население 36,7 тыс. человек; огнеупорный, фарфоровый и молочный заводы; механико-керамический техникум, кинотеатр, библиотека… и музей С. Щипачева, предприятие не градообразующее, но выходит – раз в справочниках упомянут – для города необходимое.
Инициатором, идеологом и в полном смысле слова движителем здешнего дома поэта была и остается Антонина Михайловна Хлыстикова, давно уже директор музея, лауреат премии Онисима Клера, но ко времени его (музея) образования, как говорится, обыкновенный библиотекарь. И судьба ее, если судить по анкетным данным – родилась в деревне Каменные Ключи Пермской области, в 1948 году, в послевоенное, победное и голодное время; в 1967 году окончила педагогическое училище в Камышлове: тогда молодежь привлекали мирные специальности – врач, учитель, строитель; работала учителем младших классов, потом библиотекарем – тоже могла бы показаться обыкновенной судьбой рядового интеллигента низового звена (тогда все они – провинциальные учителя, библиотекари и музейные работники именно таковыми и считались), если бы не откровенно смешная, а тогда, в середине прошлого века, спасительная отдушина, духовная работа и высокая доблесть.
Люди, рассказывающие о работе музея или о самой Антонине Михайловне, все без исключения начинали с того, что «она очень любит поэзию, стихи»; даже в краткой, совершенно официальной библиографической справке указано – как факт биографии и знак профессионализма – серьезное увлечение жизнью и творчеством поэта С. Щипачева.
Известно, что до истины можно либо дознаться, либо долюбиться. Нам, с учетом наших национальных особенностей, естественно кажется, что долюбиться вернее, тем более, что истинная любовь сама собой наживает сторонников, т.е. тоже людей влюбленных и, стало быть, переимчивых…
В библиотеке появился кружок литературного краеведения; начались поиски, путешествия в любимые поэтом места – в Щипачи, в Серебряную Елань, на Воссиянскую гору, на речку Полднёвку… Понятно, что это были не короткие туристские набеги – пришел, увидел, насорил, – но познавательные походы, долгие разговоры у костра, всматривание и узнавание, постепенное приближение к истокам поэзии Щипачева, к его детству, для поэта счастливому: ненаглядная природа, мудрые книги, песни и сказки любимой бабушки Степаниды. Надо сказать, что чрезвычайно обаятельные особенности местного говорения сохранились в Богдановичском районе очень долго; Анжелина Ивановна Рязанова, сотрудник Музея писателей Урала, войной занесенная в тамошние края, вспоминая о них, каждый раз руки к груди прижимает:
«Господи, как они говорят-то там, в Богдановиче, наслушаться невозможно…».
В результате местный краеведческий музей начал пополняться документами, книгами и фотографиями, отражающими жизнь С. П. Щипачева. Кружковцы познакомились с вдовой поэта и подружились с ней. Стали ездить по другим, порой дальним музеям, набираться опыта; добирались до Михайловского…
Первую солидную выставку, посвященную С. Щипачеву, устроили в Доме пионеров. Находок становилось все больше: они уже не вмещались в одной комнате. Идея музея обретала сторонников. Вечера и праздники, посвященные творчеству Щипачева, становились все более многолюдными; их ждали.
В 1989 году, ко дню 90-летия поэта, устроили настоящий литературно-фольклорный праздник в Щипачах. Он получился замечательным: говорили о жизни, читали стихи, вспоминали о своих счастливых встречах с поэзией… Именно здесь во время открытия мемориального камня на месте, где стояла изба Щипачевых, тот самый родительский дом, председатель городского совета С. Л. Кыштымов сказал, что да, именно так, в Богдановиче будет музей Щипачева. Это заявление в равной мере долгожданное и неожиданное, обрадовало всех – и юных краеведов, отчасти уже опытных музейных работников, и многочисленных гостей празника, в том числе и вдову поэта Валентину Николаевну Щипачеву, давно благодарно и внимательно следившую за работой Антонины Михайловны и ее питомцев. Переданные Валентиной Николаевной книги, документы, личные вещи поэта – «от сердца отрываю», – мебель из переделкинского кабинета Щипачева стали основой музейной экспозиции.
Процесс непосредственной организации музея оказался сложным: предоставленное помещение пришлось отстаивать и защищать, другие претенденты своих позиций не сдавали: «Музей никому не нужен, он нужен только Хлыстиковой…». Она делала все, что могла: когда встал вопрос о ремонте, изучила строительное дело, чтобы во всем разобраться досканально. Тогда и вправду были смутные времена: слабость власти, финансовые проблемы, всеобщая неуверенность в будущем… Она-то как раз верила и всегда благодарна людям, поддерживающим в ней эту веру – Л. А. Худяковой, писателю Б. С. Рябинину, профессору Литературного института Л. Озерову, письмо которого бережет, по ее словам, «как самое дорогое»:
«Пожалуйста, не сдавайтесь, я прошу Вас! Будет трудно, но дело, которое Вы задумали, святое».
Сам по себе случай, когда музей задуман и претворен в жизнь волей и трудами одного человека, уникальным не является. Подобных героев как раз много: от великих коллекционеров и музейщиков, как, например, братья Павел Михайлович и Сергей Михайлович Третьяковы, или Иван Владимирович Цветаев до знакомых, живущих рядом с нами. Музей писателей Урала в Екатеринбурге, теперь уже знаменитый Литературный квартал, своим возникновением безусловно обязан Лидии Александровне Худяковой, первому директору этого музея; музей в Нижней Синячихе (народное искусство, деревянное зодчество) буквально задуман, взлелеян, построен, по крохам создан Иваном Даниловичем Самойловым, это теперь знаменитым музейщиком и истинным подвижником – вечная ему память, – а тогда, в начале своего музейного поприща – простым землемером с мизерной зарплатой и ясным пониманием того, что у него «ничего нет, – это слова из его, Ивана Даниловича, дневников, – кроме своей головы и рук». Список можно продолжить… Но дело в том, что основу Третьяковской галереи составляли коллекции уже весьма замечательные, и в собрании И. Д. Самойлова было на что посмотреть, и Литературный квартал, кроме всего прочего, а, может быть, в первую очередь – кусочек ушедшего Екатеринбурга, сохраняющий редкостное обаяние старого горного города. Уникальность нашего Дома поэта в том, что он начинался истинно на пустом месте: никаким интригующим вещественным рядом поддержан не был, никакой мифологией не украшен. Щипачев вообще не жил в Богдановиче; он, будучи уже знаменитым поэтом, приезжал сюда на встречи с читателем, но именно эти края считал своей, как тогда называли, малой родиной.
Известно, что литературные музеи приживаются на меченых местах. Домик Лермонтова в Пятигорске – последний его приют на земле, – в предгорьях любимого им Кавказа, на месте, указанном судьбой и воспетом в стихах и в бессмертном романе. Музей Бориса Ручьева, независимо от того, где родился и жил поэт, – конечно, только в Магнитогорске, главном в судьбе и творчестве поэта. Музеи Д. Н. Мамина-Сибиряка – в Висиме («Милые, зеленые горы») и, разумеется, в Екатеринбурге, сердце земли, из которой вырос: он всю жизнь только об этой семье и писал.
Музей С. Щипачева возник там, где был ожидаем и востребован как встречное чувство, как отсроченный на годы ответ на зов.
Эти своеобразные, непростые обстоятельства хорошо поняли оформители музея – художник Юрий Викторовчи Калмыков и его группа «Артефактум». Работы их известны, почерк узнается сразу; ему как раз свойственна перекличка эпох, выстраивание мостов над временными провалами, читай, утверждение связи времен. Отсюда – прямо от порога – стволы и ветки, древесные и бумажные (газеты, письма, страницы…) листки, постоянно появляющийся образ дерева – Древа Жизни, вечно растущего и вечно живого.
Музей невелик: стандартная, современная пятикомнатная квартира в жилом доме; в одной комнате размещен кабинет поэта, в другой – рабочее помещение сотрудников – особо не размахнешься. Надо отдать должное чутью и стратегическому таланту Антонины Михайловны: главной в музее с самого начала стала комната для общения.
Она бесстрашно строила именно это – Дом поэта, место, куда каждый, не равнодушный к слову, может зайти запросто, без причины – поговорить, послушать, почувствовать себя своим среди своих.
Характер и нерв работы музея определились еще во время первых открытий и походов по следам Щипачева; не педантичное собирательство, не академическое литературоведение, но именно литературное краеведение, способное занять и объединить людей с самыми разными интересами. В этом плане судьба и поэзия С. Щипачева – материал поистине благодатный. Он был ровесником века, и все великие и грозные события времени становились фактами его биографии: революция, гражданская война, социалистическое строительство, Великая Отечественная, Победа… Он был советским поэтом с самого начала советской литературы, но в безвоздушном мире железного идеологического режима сумел сохранить свой собственный, самое удивительное, что лирический голос. Он очень долго руководил Московской писательской организацией, т.е. являлся литературным чиновником весьма высокого ранга, но – по словам А. Вознесенского «ни при каких погодах, ни при мирных, ни при грозных, ничьей судьбе не сделал зла».
Наконец, его авторская позиция – не пророка, не демиурга, наделенного властью над людьми, но ЧЕЛОВЕКА СРЕДИ ЛЮДЕЙ, готового в каждом своем читателе видеть друга, привлекательна во все времена, особенно сегодня, когда мы испытываем острейший дефицит человечности.
Когда открывают мой тимок
на столике в тишине,
я душу кладу на ладони
пришедшему в гости ко мне.
Антонина Михайловна слышит в этих стихах «сердечное признание гостям Дома поэта»: здесь они единомышленники. В этой самой готовности отдать пришедшему к тебе человеку всю свою душу и заключается секрет ее, Антонины Михайловны, успешной работы.
Далеко не всем музеям нужны новые формы работы, о которых нынче так много и охотно говорят. В каких особых новациях нуждаются, скажем, археологические музеи в Афинах или Каире, расположенные в мировых туристских центрах и буквально забитые, тесно заставленные бесценными сокровищами и чудесами: миллионы посетителей им все равно обеспечены. Какие новые технологии и тайны менеджмента способны улучшить жизнь нашего Дома поэта, который прочно держится на устоях не просто старых, но, что называется, вечных: на душевности, любви и самоотверженном служении своему делу. Есть много музеев, где посетителей встречают дежурными словами: «Близко к стеклу не подходить и руками ничего не трогать!», а в музее Щипачева всякий раз говорят: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались…». Опыт работы этого музея решительно возвращает нас к основополагающим истинам: воспитывать надежней всего на собственном примере, а привечать человека не по методикам, а по любви, и мелочей здесь не бывает. Для нее вообще мелочей не существует. Мы познакомились исключительно по делу, знакомство наше было совершенно поверхностным – находились в одном помещении, ни о чем не говорили (как теперь говорят, ничего личного); я, пять же в общем разговоре, отметила, что в Богдановиче прямо необыкновенные синюхи – очень крупные и с лавандовым оттенком… Где-то через месяц Антонина Михайловна, приехав в Екатеринбург в очередную командировку, привезла мне целый букет, а синюха – растение ломкое, хрупкое, очень колючее, его во время путешествия в автобусе нужно, как ребенка, на руках держать. Вот она и держала, потому что в словах моих – о синюхе – услышала любовь к земле, а по земле мы все родня…
Отчитываясь о проделанной работе, Антонина Михайловна указывает: «народу собралось очень много», или «зал был полон»… Есть смысл внести поправки: на Бажовском празднике 6 августа 2006 года зал бы не полон, а переполнен: люди стояли в коридоре, на крыльце и даже на улице возле открытых окон. Еще удивительней была вторая часть праздника, когда на Кашинском городище, необыкновенно красивом, привольном месте, начали разводить костры и переходить от застолья к застолью, поздравляя и угощая друг друга. Праздник был посвящен 95-летию со дня венчания Павла Петровича Бажова и Валентины Александровны Иваницкой, в любви и согласии проживших долгую многотрудную жизнь. Праздник назывался «Дом. Семья. Родина»; люди и вправду радовались и пели, как дома, а Павла Петровича и его семью вспоминали как родных. Все было, вроде бы, как обычно: торжественная часть, выступления приглашенных гостей, концерт… Только вот к микрофону люди подходили сами и говорили, волнуясь и радуясь, и певцы – две группы: мужская и женская, – пели, мало сказать, от всего сердца, но словно от имени всех собравшихся, как и должно быть на народном празднике. Но самым удивительным было то, что Антонина Михайловна, мотор и душа праздника, ничуть не походила на руководителя и командира, а была как все пришедшие на Кашинское городище и радовалась вместе со всеми. Вообще-то так и должно быть: душа и есть душа, глаза не режет – душу греет…
Сегодняшний образ деловой женщины – непробиваемая железная леди с изрядной долей стервозности – многим нравится: в нем видят знак современного цивилизованного мира. Но Антонина Михайловна – ни жести, ни злости – человек не современный. Она – человек культуры, и отсюда ее доверие к жизни, забота о том, чтобы не прервалась связь времен и счастливая готовность поддержать любое творческое начинание.
Дом поэта – он и есть творческое объединение, даже небольшой союз писателей и, как же без этого, – издательский центр. В альманахе «Серебряная Елань» (так называлось большое поле за Щипачами, которое прежде славилось урожаями ржи), издаваемом музеем при поддержке Администрации и Управления культуры г. Богдановича, печатаются произведения местных литераторов (поэтов и прозаиков, обязательно с портретом автора и сведениями о нем), а также фотографии и графические работы горожан.
Музей не просто стал центром литературной жизни Богдановича, он сделал его литературным городом. Все происходящие в музее праздники, встречи, авторские программы, выставки, выборы короля поэтов являются событиями общегородского масштаба, и в подготовке всех этих событий участвуют все: поэты сочиняют, кто не умеет – печет пироги, мастерит детали оформления, и таким образом – Антонина Михайловна здесь совершенно права – «создается ощущение причастности к созданию литературного пространства». Так что и «Серебряная Елань» – результат общей работы.
Сама Антонина Михайловна занята в альманахе, что называется, всемерно: редактор-составитель, фотограф и автор. В 2009 году вышла в свет ее книжка «Мамины бывальщины». Бывальщина – жанр, можно сказать, для избранных: вроде бы простой – послушал старух и пересказал, – но требующий особых отношений со временем, и – главное – чутья, слуха, умения слышать магическое в обыденном.
Она слышит: некоторые ее бывальщины можно по строчкам цитировать – как стихи:
«Раньше дорога на Большие Кусты шла через Киселиху»
или это, совсем простое:
«Женщины в войну сильно тосковали…».
Каждый пишет, как он дышит. Этот закон по-прежнему действует даже сегодня, когда убыль духа становится угрожающей: потребительское общество запросто обходится без него. Культура отступает в музеи – в специально оборудованные хранилища под надзор профессионалов. Потому особенно отрадно, что музей в Богдановиче остается живым и жилым местом, куда люди приходят сами, приносят дорогие для них вещи, домашние реликвии (патефон, самовар, мраморных слоников, фотографии, картины, письма…) не на вечное хранение, а возвращают в культурный обиход. Поэтическое богатство крепнет. Игорь Семенов, постоянный автор «Серебряной Елани», отмечает, что
«в Богдановиче процент пишущих на душу населения гораздо выше, чем в любом другом городе. Есть на свете город ткачей, есть шахтеров, почему бы не быть городу поэтов и писателей? И, кто знает, может, под таким определением Богданович и войдет в историю человечества…».
Есть основания надеяться, что так и будет. Именно так прочитывается последняя главка в книге А. М. Хлыстиковой «Приглашение в музей». Глава эта называется «Околомузейные байки», только все это как раз чистая правда: «Шла экскурсия… детей было немного. Из экспозиционного зала их вели в кабинет поэта. Вдруг одна девочка метнулась в гардероб и вышла оттуда в беленьких носочках. И на вопрос «Ты почему разулась?» ответила: «Я не могу в кабинет к поэту зайти в обуви».
В истории музеев известен еще один такой случай: Индира Ганди от Святогорья до Михайловского шла босиком: «По этой земле я не могу идти в обуви…».
Никулина Майя Петровна. Статья из сборника "Секреты музейной успешности".
